Дороти Сейерс - Срочно нужен гробовщик [Сборник]

Как лучше: поместить данные, относящиеся к обоим подозреваемым, в две колонки, рядом друг с другом, или расположить фактический материал последовательно? Пожалуй, для начала имеет смысл закончить с Ричардом. Грант аккуратно надписал новый заголовок и приступил к подведению итогов.

Р И Ч А Р Д III

В прошлом:

Характеризуется положительно. Отлично зарекомендовал себя на поприще общественной деятельности, в личной жизни также оценивается положительно. Основная черта характера — здравый смысл.

В связи с рассматриваемым преступлением:

1. Отсутствуют мотивы убийства: Ричард ничего не выигрывал от исчезновения принцев, так как были живы еще девять престолонаследников из дома Йорков, среди них трое мужского пола.

2. Отсутствуют прижизненные обвинения в убийстве принцев.

3. Мать принцев поддерживала дружеские отношения с Ричардом до дня его смерти, ее дочери посещали дворцовые торжества.

4. Ричард не выказывал страха перед другими наследниками престола, он назначил каждому щедрое содержание и обеспечил привилегии члена королевского дома.

5. Права Ричарда на престол были бесспорны, они подкреплялись парламентским актом и народным признанием; принцы же были лишены права наследовать английскую корону и не представляли для него никакой опасности.

6. Если бы Ричард боялся народного недовольства, в первую очередь он бы избавился от того, кто должен был наследовать трон после него, — от юного Уорика. Однако после смерти сына Ричард именно его объявляет наследником короны.

Г Е Н Р И X VII

В прошлом:

Авантюрист, проживавший при чужеземных дворах. Сын честолюбивой матери. О его личной жизни неизвестно ничего порочащего. Общественной деятельностью не занимался. Основная черта характера — коварство.

В связи с рассматриваемым преступлением:

1. Для него смерть принцев была настоятельной необходимостью. Аннулировав «Titulus Regius», которым принцы признавались незаконнорожденными, Генрих фактически сделал старшего мальчика королем Англии, а младшего — первым наследником трона.

2. В представленном парламенту акте Генрих обвинял Ричарда в банальной жестокости и тирании, ни словом не упоминая о принцах. Неизбежен вывод: в то время мальчики были живы и их местонахождение известно.

3. Спустя восемнадцать месяцев после восшествия на престол Генрих заточил в монастырь мать принцев, предварительно ее обобрав.

4. Он предпринял безотлагательные меры, чтобы избавиться от ближайших престолонаследников: заключил одного за другим в тюрьму и под благовидным предлогом казнил.

5. У Генриха не было никаких прав на престол. После смерти Ричарда королем Англии de jure[160] был юный Уорик.

А ведь Ричард мог навязать народу бастарда Джона, признав его законным наследником. Прецедентов подобного рода в истории Англии было сколько угодно. В конце концов весь клан Бофортов, включая мать Генриха, вел свой род от внебрачного союза — результата супружеской измены. Что могло удержать Ричарда от признания законным наследником обитавшего при дворе «живого добродушного отрока», его внебрачного сына? Но такая мысль просто не приходит Ричарду в голову. После смерти сына он назначает своим преемником племянника. И в горе он не теряет головы и руководствуется здравым смыслом. Здравым смыслом и родственными чувствами.

На трон Плантагенетов может претендовать только Плантаге-нет, и незаконнорожденный, каким бы «живым и добродушным» он ни был, не может наследовать корону, раз еще есть сын Джорджа, юный Уорик.

Удивительно, как родственные чувства окрашивают всю историю семьи Йорков. Начиная от поездок Сесилии Невилл с мужем и до того момента, когда ее сын по собственной воле назначает первым претендентом на престол своего племянника.

И впервые со всей силой поразила Гранта мысль, что атмосфера семейной любви также свидетельствует в пользу Ричарда. Мальчики, якобы отданные им на заклание, словно парочка жеребят, были сыновьями Эдуарда, Ричард хорошо их знал. Ну а для

Генриха их имена были только пустой звук, и сами принцы — только препятствие на пути к трону. Он их, должно быть, и в глаза не видал. Одного этого достаточно, чтобы сделать выбор между двумя подозреваемыми, не говоря уже о разнице их характеров.

Удивительно, стоит только расписать все по пунктам — и сразу становится ясно что к чему. Он ведь прежде не обращал внимания, насколько подозрительно отношение Генриха к «Titulus Regius». Если, как утверждал Генрих, притязания Ричарда на корону беспочвенны, достаточно было обнародовать содержание акта и доказать его безосновательность. Но Генрих не делает ничего подобного. Вместо этого он изо всех сил старается изгладить из памяти народа само воспоминание об акте. А отсюда неизбежно следует вывод: права Ричарда на английскую корону, провозглашенные в «Titulus Regius», были бесспорны.

К следующему появлению Брента Грант уже расхаживал по палате: он мог пройти к окну и от окна к койке не присаживаясь и так гордился своими достижениями, что Карлица не преминула ему напомнить, что любой полуторагодовалый ребенок справляется с подобной задачей не хуже. Но сегодня ничто не могло испортить инспектору настроение.

— А вы рассчитывали, что я проторчу здесь еще несколько месяцев? — воскликнул он.

— Мы рады, что вы так быстро поправились, — сухо ответила Карлица. И добавила: — И конечно, мы очень рады, что вскоре освободится койка.

И она зацокала по коридору, на светлых кудряшках оскорбленно вздрагивал жесткий крахмальный чепец.

Грант лежал и благодушно рассматривал свое узилище. Никто: ни исследователь, достигший полюса, ни альпинист — покоритель Эвереста — никто не может сравниться с человеком, долгие недели пролежавшим в гипсовых оковах, словно восемьдесят килограммов воплощенного несчастья, а ныне самостоятельно прошагавшим к окну. Так по крайней мере считал Грант.

Завтра он будет дома, и миссис Тинкер примется ухаживать за ним. Придется проводить полдня в постели и передвигаться на костылях, зато с завтрашнего дня он сам себе хозяин. Больше никто не сможет им командовать. У него уже вот где сидит опека самоуверенной фарфоровой куклы, впрочем, как и чрезмерная сострадательность великанши.

Будущее ему улыбалось.

Инспектор, хотя и успел отвести душу, излив свою радость сержанту Уильямсу, впервые заглянувшему в больницу по окончании следствия в Эссексе, с нетерпением, однако, дожидался прихода

Марты, чтобы распушить перед ней перышки и похвастать, каким он стал молодцом.

— Как у вас пошло дело с историческими книжками? — спросил сержант.

— Прекрасно. Я доказал, что все они лгут.

Уильямс усмехнулся.

— На этот счет, по-моему, есть соответствующий закон, — сказал он. — Боюсь, ваши выводы не понравятся министру внутренних дел. Вам грозит обвинение то ли в измене, то ли в оскорблении королевского величества. А может, и того хуже. В наши дни чего не бывает. На вашем месте я бы поостерегся.

— Все равно, веру в исторические изыскания я потерял навсегда.

— Нет правил без исключений, — с характерным для него упрямым здравомыслием заметил Уильямс. — Королева Виктория существовала на самом деле, и войска Юлия Цезаря побывали в Британии. Был также год тысяча шестьдесят шестой и нормандское завоевание.

— Лично у меня появились серьезные сомнения относительно тысяча шестьдесят шестого года. Значит, дело в Эссексе закончено. Что представляет из себя преступник?

— Тот еще мерзавец. В девять лет приучился таскать сдачу у матери, а она — будто так и надо. Лет до двенадцати его еще можно было спасти, задав хорошую трепку. Но этого не случилось, и теперь придется его повесить — прежде чем отцветет миндаль. А весна ожидается ранняя. Последнее время вечерами я работаю у себя в саду, дни стали заметно длиннее. Воображаю, как хочется вам подышать наконец-то свежим воздухом.

И он удалился, здоровый, розовощекий и уравновешенный, как и положено человеку, которого в детстве не забывали пороть — для его же пользы.

Грант страстно ждал гостей из внешнего мира, куда он вскоре вернется, и очень обрадовался, услыхав знакомый, чуть слышный стук в дверь.

— Входи, Брент, — весело закричал инспектор.

И Брент вошел.

Но это был совсем другой человек, не похожий на того, с которым Грант расстался несколько дней назад. От бьющей через край радости не осталось и следа. Брента словно подменили. Он больше не был пионером, разведчиком новых путей.

Перед Грантом стоял тощий паренек в слишком длинном и слишком широком пальто. Его молодость, незащищенность, его отчаяние бросались в глаза.

Грант с беспокойством глядел, как нетвердой походкой он шел через комнату. Из кармана пальто больше не торчала кипа бумаг.